Далматов Александр Дмитриевич, 1873 г. р., уроженец г. Вятка, русский, беспартийный, нач. Офицерской кавалерийской школы, полковник царской армии, редактор журнала "Армия и флот", перед арестом консультант фотоотдела универмага "Пассаж", проживал: г. Ленинград, ул. Слуцкого, д. 35, кв. 20. Арестован 4 ноября 1937 г. Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 28 августа 1938 г. приговорен по ст. ст. 58-6-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 6 сентября 1938 г. (Его дочь Наталия Александровна Бобрищева-Пушкина репрессирована в 1933 г.). См. также: Бутовский Я. Александр Дмитриевич Далматов // Киноведческие записки. 2013. № 102/103. С. 334-344. (Справка уточнена Центром «Возвращённые имена».)

ДАЛМАТОВЫ,
ЩЕРБОВЫ-НЕФЕДОВИЧИ И РОДСТВЕННЫЕ ИМ СЕМЬИ

Эти заметки посвящены памяти моих погибших родных, поскольку я считаю своим первым и наиважнейшим долгом - вернуть из небытия достойные уважения имена своих предков.

Далматовы - мои предки по материнской линии.
Согласно послужным спискам, мой прадед Дмитрий Яковлевич Далматов (1814-1876) происходил из «обер-офицерских детей». Долгое время я полагала, что отцы «обер-офицерских детей» должны были быть военными. Оказалось, однако, что они могли быть и гражданскими чиновниками соответствующего класса по Табели о рангах. Во всяком случае, первый из известных мне Далматовых, мой прапрадед Яков, был служилым человеком - семья его жила в Саранске, в собственном каменном доме.

Д. Я. Далматов окончил полный курс наук в Петербургском Лесном институте и служил последовательно по лесной части в Пензенской губернии (практикант), Нижегородской губернии (окружной лесничий), Гродненской губернии (исправляющий должность учёного лесничего в Беловежской пуще), Пермской губернии (губернский лесничий). Последние 22 года служил управляющим почтовой конторой (в Уфе, затем в Вятке). Д. Я. Далматов был зачинателем научно-исследовательской работы в Беловежской пуще, занимался приручением зубрят и приобрёл известность как авторитетный исследователь беловежского зубра.

Женат Дмитрий Яковлевич был трижды. Всего у него было двенадцать детей: три сына и девять дочерей (одна из них умерла в детстве).

Его младший сын - Александр Дмитриевич Далматов, родился 19 июня 1873 г. Православного вероисповедания. Получил военное образование. В 1896 г. был корнетом драгунского полка, с 1910 г. - штаб-ротмистром в Офицерской кавалерийской школе, в 1917 г. - гвардии полковником. Кроме того, он был высококвалифицированным фотографом. По просьбе Георгия Карцова принимал участие в иллюстрировании его книги о Беловежской пуще - в ней более двухсот фотографий зубров: «Благодаря А. Д. Далматову фауна Пущи представлена в издании моментальными снимками со зверей, находившихся на свободе, в их повседневной жизни. Снимки эти тем ценные для охотника, что зверь в них уловлен в его реальной неподкрашенной обстановке». В 1914 г. он издавал журнал «Армия и флот», причём сам был и редактором, и издателем, и автором многих статей, и фотокорреспондентом. Снимал не только на земле, но и в воздухе: «„Илья Муромец“ Сикорского над Петербургом», «Вид на СПб с „Ильи Муромца“ и внутренний вид самолёта». Кроме того, также был автором нескольких книг и музыкальных произведений. В одной из газет за февраль 1905 г. было краткое сообщение о вальсе «Тихоокеанские волны» А. Далматова и о том, что «доход от продажи будет направлен на развитие военного флота». Жена А. Далматова - Елизавета Ивановна, дочь Ивана Ивановича Дернова, потомственного почётного гражданина, купца 1-й гильдии. Александр Дмитриевич с семьёй жил на Таврической улице в доме № 35, построенном Дерновым в 1905 г. (известен как «дом с башней», одна из квартир которого вошла в историю «Серебряного века» русской культуры).

С 1918 г. Александр Далматов - один из организаторов «красной» кавалерийской школы, заслужил благодарность от Будённого, но впоследствии, несмотря на заслуги перед Советской властью и Красной армией, был уволен, работал на кинофабрике. Александр Дмитриевич расстрелян в 1938 г. Не спасли даже положительные отзывы о его работе. Реабилитирован посмертно. Его жена умерла в эвакуации в 1941-43 гг. Дочь Далматова, моя тётя Наталия, была красавицей, училась в художественной школе, которая располагалась в доме её деда. Работала в фотоателье. Участник войны «по вольному найму». Была четырежды замужем. Её первый муж - Борис Бобрищев-Пушкин - расстрелян, как и его отец, известный адвокат. Третий муж - итальянский лётчик Луиджи NN - тоже был репрессирован. Её сын от первого брака Владимир Бобрищев-Пушкин (1929-1976), будучи эвакуирован из блокадного Ленинграда с бабушкой, Елизаветой Ивановной Дерновой, тринадцатилетним мальчишкой ушёл на фронт. (Мать считала побег на фронт причиной смерти бабушки, не смогла простить его и отказывалась от встреч с сыном.) Владимир был «сыном полка» в танковой бригаде, юнгой на «морском охотнике», награждён орденами и медалями, в том числе орденом Отечественной войны 2-й степени. О его судьбе Валентин Мультатули написал повесть «Бобрищев-Пушкин. Мальчик из блокадного Ленинграда». После войны Владимир жил в Днепропетровске. Добился реабилитации своего отца и деда.

Одна из сестёр Александра Далматова - Варвара (1858-1892) была замужем за Людвигом Станиславовичем Дравертом, председателем Вятского окружного суда, затем сенатором. Их сын Пётр «ударился» в революционную деятельность - стал «социалистом». Внук, Леонид Петрович Драверт, «пошёл» ещё дальше: стал членом партии левых эсеров. В 1925 г. осуждён на три года заключения в политизолятор, в 1928-м - на три года ссылки в Казахстан, в 1931 г. - на три года ссылки на Урал, затем в Башкирию. В феврале 1937 г. арестован по обвинению в антисоветской террористической деятельности, Военной коллегией Верховного суда 25 апреля 1938 г. приговорён к расстрелу в Москве и расстрелян. Реабилитирован.

Другая сестра - Елизавета, моя бабушка, была женой генерал-майора Ивана Ивановича Реймана. В 1902 г. родилась их дочь Ирина - моя мама.

Щербовы-Нефедовичи - мои предки по отцовской линии.
1918 год... После убийства председателя Петроградской ЧК Урицкого среди пятисот расстрелянных в Питере заложников были мой прадед Павел Осипович Щербов-Нефедович - генерал от инфантерии, заслуженный профессор Николаевской Академии Генерального штаба, военный писатель, кавалер многих орденов, и его его сыновья: Павел (товарищ прокурора Петроградского окружного суда), Георгий и Владимир (офицеры лейб-гвардии). Вдова Павла - Ольга Эрнестовна Щербова-Нефедович, моя бабушка (мама вышла замуж за её сына).

Дмитрию Павловичу Щербову-Нефедовичу как сыну «врага народа» и «чуждому элементу» была закрыта дорога в вуз. Он закончил кинотехникум и работал на Ленфильме. До 1935 года. После убийства Кирова отец был арестован по обвинению в том, что «являлся членом контрреволюционной группировки и систематически вёл контрреволюционные разговоры». Он получил по статье 58-10 пять лет лагерей и был отправлен на лесозаготовки, где стал инвалидом (повредил ногу). В марте 1936 г. был переведён в Медвежьегорск, где «отрабатывал» оставшийся срок. После освобождения там же и работал.

После ареста племянника старший брат бабушки - бывший мировой судья Владимир Эрнестович Бострем - был выслан вместе с матерью, Раисой Афанасьевной, и женой, Зинаидой Гавриловной, в Куйбышев (Самару); умер в ссылке.

В 1935 г. выслана в Саратов, где и умерла, двоюродная сестра моей матери - Мария Аполлоновна Сенявина, хирург-травматолог. Она работала в клинике профессора Вредена.

В том же злосчастном 1935 г. Ольга Эрнестовна Щербова-Нефедович была выслана в Оренбург. Вместе с ней была выслана Ольга Леопольдовна Щербова-Нефедович (её мама, моя прабабушка). Лишившаяся в период «красного террора» мужа и трёх сыновей, Ольга Леопольдовна в 1934 г. получила статус персональной пенсионерки, но и это не спасло её от высылки. Ольга Эрнестовна вернулась из ссылки лишь перед самой войной. Как бывшей ссыльной, к тому же матери «врага народа», ей было отказано в прописке в Ленинграде, не говоря уж о возвращении квартиры. К тому времени наша семья (а точнее, ее «остатки» - моя мама, бабушка Елизавета Дмитриевна и я) переехала в г. Пушкин (бывшее Царское Село). Почему-то считалось, что жизнь в пригороде безопаснее с точки зрения репрессий. Маму ещё в 1937 г. уволили с работы - она работала референтом-переводчиком в Институте вакцин и сывороток; уволили «по сокращению штатов», но, более вероятно, как жену «врага народа»; следующим этапом её жизни, скорее всего, была бы ссылка или даже арест. «Баба Оля» поселилась у нас. Незадолго до того, как немцы оккупировали Пушкин, мы были «эвакуированы» в Ленинград. Вообще-то мы, две старые растерянные женщины и их шестилетняя внучка, более походили на беженцев, так как уехали без вещей, почти в чём были, но зато - попали на один из последних поездов. Мамы в то время с нами уже не было - однажды она не вернулась из Ленинграда, с работы. «Баба Оля», получив вторичный отказ в прописке, вынуждена была возвратиться в оккупированный Пушкин, где и погибла. Бабушка Елизавета Дмитриевна умерла от голода в блокадном Ленинграде в июле 1942 г.

Мой отец - Дмитрий Павлович Щербов-Нефедович - прошёл все круги ада, но выжил и сохранил бодрость духа. Судьба уберегла его от трагического конца многих его «коллег» по лагерю - от расстрелов в Сандармохе. Он вернулся и даже смог найти дочь в одном из детдомов после-блокадного Ленинграда. Отец до последнего своего дня работал так, как будто старался наверстать украденные у него двадцать с лишним лет (от ареста в 1935-м до реабилитации в 1957-м). Не закончив из-за ареста заочный факультет «техноложки», он и не помышлял о возможности защиты диссертации, да ему и некогда было бы её писать. Коллеги по работе добились для него разрешения сделать доклад на соискание кандидатской степени по совокупности работ (а их было множество). После доклада Учёный совет постановил присвоить ему степень доктора наук (ВАК решение поддержал). Это было в 1961 г., а потом было ещё двадцать лет творческого труда. Своими работами в области аналитической химии отец был известен не только в нашей стране, но и за рубежом.

К сожалению, отец до конца своей жизни так ничего и не узнал о судьбе своей пропавшей жены (моей матери) Ирины Ивановны. Мы считали, что она погибла в блокадном Ленинграде, возможно, при артобстреле, поскольку никаких следов её и никаких сведений о ней (ни о живой, ни о мёртвой) так и не удалось найти. Поэтому, когда в 1956 г. отец решил жениться вторично, решением суда Ирина Ивановна была признана умершей. И только в конце 1993 г. совершенно случайно я узнала, что по доносу сотрудницы ИВС (маму вновь взяли туда на работу - библиотекарем) мама была арестована прямо на работе 30 июля 1941 г. После недельного следствия мама была осуждена по ст. 58-10 УК РСФСР «за антисоветскую агитацию» - признана «виновной в распространении панических слухов» (о том, что взят немцами Минск и бомбили Смоленск). Семь лет за слова о бомбёжке! После ещё двух лет поисков я узнала, что мама погибла в «местах лишения свободы» 25 июля 1946 г. Похоронена в посёлке Ягдынья Верхнебуреинского района Хабаровского края. Нет слов... Как нет слов, чтобы описать чувства, возникающие при ознакомлении с «Делом» мамы. Август 1941 г. Немцы у стен Ленинграда (в эти дни уже строили баррикады на улицах), а «органы» создают видимость деятельности и «Дела» (безграмотный донос, такие же протоколы допросов, каждый в трёх экземплярах, чтобы «Дело» выглядело посолиднее). Полное впечатление, что эти «деятели» делали всё от них зависящее, чтобы избежать отправки на фронт. Верю, что кто-то из них ловил и настоящих шпионов, но невиновных «врагов народа» было несоизмеримо больше.

За «происхождение» и «отца-эмигранта» был расстрелян ещё один родственник бабушки Ольги Эрнестовны - выпускник Морского корпуса, гидрограф Глеб Иванович Бострем. Его отец, участник кругосветной экспедиции, любимый флотом вице-адмирал Иван Фёдорович Бострем, умер в эмиграции.

Вторая жена моего отца, Анна Дмитриевна Ганина, тоже пострадала - в 30-е годы их семья с шестью детьми, в возрасте от двенадцати до трёх лет, была «раскулачена» и выслана в Казахстан, где Анна Дмитриевна и живёт до сих пор. Были также репрессированы троюродный брат моего отца Михаил Леонидович Шиллинг и его жена. Николай Николаевич Шиллинг был арестован в 1945 г. в Праге.

Думаю, что среди моих родственников жертв репрессий было ещё больше, но о других я просто не имею сведений. А по всей стране... Миллионы моих товарищей по несчастью, у каждого свой траурный список, свои могилы - найденные и неизвестные… «Жертвы» реабилитированы... Не все, разумеется, поскольку у одних не достало душевных, да и физических сил, чтобы хлопотать об этом, а о добром имени многих, погибших целыми семьями, и вообще уже совершенно некому было позаботиться.
Не дай Бог, чтобы это повторилось! Не дай Бог России забыть это!

Елизавета Дмитриевна Перепеченко,
г. Дзержинский Московской обл.

Александр Дмитриевич Далматов расстрелян по так называемому Списку № 7 шпионов - членов Русской фашистской партии (Российского общевоинского союза). В предписании на расстрел значится 16-м из 73 приговорённых к высшей мере наказания. 71 из них считается расстрелянным 6 сентября 1938 г. Помянуты в данном томе. Возможное место погребения - Левашовское мемориальное кладбище. Двое не были расстреляны. Будут помянуты в 12-м томе «Ленинградского мартиролога».

О судьбе Бобрищевых-Пушкиных см. материал «Дела Бобрищевых-Пушкиных» в 7-м томе «Ленинградского мартиролога».

Леонид Петрович Драверт расстрелян в Москве. Помянут в Книге памяти «Расстрельные списки: Москва, 1937-1941: „Коммунарка“, Бутово» (М., 2000), в Книгах памяти республик Башкортостан, Татарстан, а также Нижегородской обл.

Павел Осипович Щербов-Нефедович и его сыновья Павел, Георгий и Владимир будут помянуты в 15-м томе нашего мартиролога - в «Петроградском мартирологе».

Высланные в Куйбышев Владимир Эрнестович, Зинаида Гавриловна и Раиса Афанасьевна Бострем помянуты на CD «Жертвы политического террора в СССР» (4-е изд. М., 2007).

Глеб Иванович Бострем расстрелян в Кустанае. Помянут в Архангельской Книге памяти «Поморский мемориал» и в Книге скорби Костанайской обл. (Алматы, 2001). Будет помянут в 12-м томе «Ленинградского мартиролога».

Ирина Ивановна и Дмитрий Павлович Щербовы-Нефедовичи помянуты на CD «Жертвы политического террора в СССР» (4-е изд. М., 2007).

Однодельцы Дмитрия Павловича, а также высланные в Оренбург Ольга Леопольдовна и Ольга Эрнестовна Щербовы-Нефедович и высланные в Саратов Александра Михайловна и Александр Фёдорович Сенявины помянуты на сайте Центра «Возвращённые имена» при РНБ.

Михаил Леонидович Шиллинг и его однодельцы помянуты в книге Ф. Д. Ашнина и В. М. Алпатова «Дело славистов» (М., 1994), а также на сайте Центра «Возвращённые имена» при РНБ. - Ред .

Эта страница - жемчужина нашего сайта да и, пожалуй, всей российской букинистики. Сюда стекается информация по результатам реальных сделок с антикварными книгами с указанием цены старинных изданий. Это, несомненно, серьезный труд, поскольку подавляющее большинство сделок сейчас анонимно и не публично. Как вы понимаете, статистика эта необходима для определения рыночной стоимости старинных книг и букинистических изданий - этот вопрос встает перед каждым, в чьи руки попадает книга, изданная более 50 лет назад. Если вы впервые столкнулись с необходимостью определить примерную цену антикварной книги либо букинистического издания, пожалуйста, подготовленный библиографом Александром Лугачевым - он даст ответы на многие вопросы.

Основу архива сделок составляют продажи, имевшие место в ходе многочисленных антикварных книжных аукционов, а также продажи, в которых я участвовал лично в качестве стороны (покупателя или продавца) либо приглашенного эксперта. Цены этих сделок со старыми книгами максимально приближены к объективным, ибо покупателями на торгах и организаторами аукционов выступают профессиональные антиквары и букинисты, сотрудники музеев и архивов. Обещаю вам, что работа по заполнению архива сделок будет вестись медленно, но неуклонно. Уже сейчас он насчитывает более ста тысяч записей и им можно пользоваться для определения рыночной стоимости антикварной книги - на сегодняшний день это самый полный архив букинистических сделок на антикварных аукционах России.

В таблице "Цена книги" означает стартовую цену, изначально запрошенную продавцом и рекомендованную экспертами, а "Цена сделки" - итоговую стоимость антикварной книги, по которой она была продана. Для аукционов цена сделки обычно выше стартовой, для внеаукционных продаж - наоборот (продавцы могут идти на оптовые скидки, а также на уступки в цене из-за сложных жизненных обстоятельств). Имейте в виду, что одна и та же антикварная книга, но изданная в разные годы, с разной степенью сохранности, в разных обложках и переплетах, с разными пометами, может по-разному оцениваться рынком. Особенно разница заметна, если одна сделка с антикварной книгой имела место в разгар финансового кризиса, а другая - при цене нефти 120 долларов за баррель...

Подсказка. Для корректного поиска старинной книги либо букинистического издания в архиве сделок разумнее всего вводить только фамилию автора в именительном падеже . Тогда вы получите полноценную статистику по нескольким изданиям этого автора, изданным в разные годы, а ваше представление о ценах на старинные книги станет более логичным и развернутым.

Среди русских антикварных охотничьих книг не так много изданий, которые вошли бы в анналы отечественной культуры и служили бы предметом особой гордости для любого серьезного библиофила, собирающего русскую иллюстрированную книгу. Именно к таким изданиям и относится «Охота в Беловежской Пуще» с рисунками Михая Зичи.

В этой книге соединилось многое. Великолепный художник, отличная полиграфия, рассказ о Высочайшей охоте на царственного зверя в местах, о которых, не побоявшись преувеличения, можно смело сказать, как об охотничьих угодьях на всем Европейском континенте. В довершение всего ценность издания увеличивает и то обстоятельство, что книга была выпущена не для продажи, а предназначалась исключительно в качестве памятного подарка для членов Российской Императорской Фамилии, членов других Владетельных Домов, первых лиц из их свит, а также для Послов и Посланников различных государств, аккредитованных в России. Я бы даже сказал, что эта книга была не столько призвана увековечить памятную и действительно уникальную охоту, сколько продемонстрировать миру богатства, мощь и потенцию Российской Империи, а также блеск и доблесть ее достойного Монарха, находившегося как раз накануне Великих Реформ, мирным путем преобразовавших громадную страну и увековечивших его в памяти народа, как Царя-Освободителя. Все эти обстоятельства и делают эту книгу интереснейшим явлением отечественной культуры.

В связи с тем, что книга преподносилась самому высокому кругу лиц, до революции она практически не появлялась на антикварном букинистическом рынке. Это обстоятельство всегда позволяло букинистам объявлять в своих продажных каталогах, что «Охота в Беловежской Пуще» является исключительной редкостью, отпечатанной всего лишь в нескольких экземплярах только для членов Императорской Фамилии и участвовавших в охоте лиц. Однако это не было сознательным обманом букинистами доверчивых покупателей. Это было их добросовестным заблуждением, так как подлинного тиража книги букинисты не знали, а редкость той или иной антикварной книги оценивали по ее встречаемости. Надо сказать, что этот, на первый взгляд, чисто субъективный критерий является довольно точным, но только в отношении книг, полностью вошедших в букинистический оборот. Однако данная книга до революции в оборот не вошла, прочно осев в частных библиотеках, из которых выходила лишь в исключительных случаях. После революции ситуация резко изменилась. Книга стала постоянно появляться в продаже, так как по своему тиражу (о котором ниже) она никогда не являлась подлинной редкостью в классическом библиофильском понимании.

«Охота в Беловежской Пуще» посвящена охоте Императора Александра II, имевшей место 6-7 октября 1860 года. О том, как подготавливалась и проходила эта охота, читатель узнал из помещенного выше текста книги, я же продолжу свой рассказ о ней самой. Но прежде хотелось бы высказать несколько замечаний об охоте в зверинцах.

В сознании большинства современных русских охотников сложилось впечатление, что охота в зверинце это, в лучшем случае, не охота, а в худшем — бойня. Убеждение это весьма стойкое. На самом же деле охота в зверинце отличается от обычных облав только тем, что встреча охотника со зверем, отнюдь не домашним и не прирученным, как считают почему-то многие, здесь гарантирована. Согласимся, фактор немаловажный при организации охоты для Высочайших особ. Поэтому сами ощущения от охоты в зверинце по накалу страсти ничуть не уступают ощущениям, испытываемым охотником на обычной облаве. Количество же убитой дичи и то обстоятельство, что она убита в загородке, не является тем абсолютным критерием, который позволяет относить ту или иную охоту к бойне. Грань здесь гораздо тоньше и лежит, главным образом, в эстетической плоскости, т.е. является делом вкуса. Посему к охотничьей страсти это не имеет никакого отношения. Точно также, как предпочтение: съесть ли сейчас жареного цыпленка или же свиную отбивную — к чувству голода. Дело личного вкуса и возможностей.

Укрепленные штанды, которые мы можем видеть на одном из рисунков Зичи, помещенных в этой книге, тоже всегда вызывают ехидные замечания, но уже по поводу личной храбрости Царя. Однако, почему-то здесь никогда не принимается во внимание, что рисковать собственной жизнью для главы государства, тем более самодержавного, непростительная роскошь. Поэтому необходимые меры безопасности для его жизни безусловно оправданы и продиктованы отнюдь не трусостью Государя.

Я сделал это отступление в защиту охоты в зверинцах не только для того, чтобы читатель взглянул на охоту Александра II в Беловежской Пуще именно, как на просто охоту, хотя и несколько отличную от других видов охот. Хотелось также, чтобы читатель увидел и другую сторону этой охоты — охоты, как явления культуры. Дело в том, что в жизни любого Высочайшего Двора охота в зверинце являлась светским, протокольным мероприятием. Точно таким же неотъемлемым атрибутом великосветской жизни, каким сейчас, например, является гольф или теннис. Поэтому здесь все, вплоть да самых мельчайших деталей, было отрегулировано и подчинялось освященным веками правилам и традициям. Не исключением был и Российский Императорский Двор, чья национальная культурная основа в значительной степени была обогащена европейской традицией. Это и дало нам ту охотничью культуру, которую мы называем русской. Я бы даже сказал, что и вообще вся история Императорской Придворной охоты является нашим главным культурным наследием. И если мы хотим оставаться в рамках национальной охотничьей культуры, то это наследие необходимо тщательно собирать, хранить и изучать. Поэтому рассматривая охоту Александра II в Беловежской Пуще именно с этой точки зрения, нельзя не оценить ее, как выдающееся событие в истории русской охоты, имевшее громадное значение и для дальнейшей судьбы Пущи.

Беловежская Пуща вошла в состав Российской Империи в Царствование Екатерины II в 1794 году. Отдадим должное Российским Государям. Они прекрасно осознавали историко-культурное значение Пущи. А также необходимость охраны как самой Пущи, так и реликта европейской фауны — зубра. Уже в 1803 году Высочайшим Указом зубр был объявлен заповедным зверем. Его отлов и отстрел дозволялся только по именному Императорскому разрешению, в основном в естественно-научных целях: для пополнения зоопарков, зверинцев, парков, коллекций зоологических и естественно-исторических музеев России и Европы. А с 1820 года была запрещена и рубка леса.

До перехода в 1888 году в Удельное Ведомство, т.е. в собственность Императорской Фамилии в обмен на такое же количество земли в Орловской и Симбирской губерниях, Беловежская Пуща находилась в Казенном управлении. Однако, долгие годы у Казны просто не доставало сил и энергии управлять громадной российской государственной собственностью. Зачастую она даже вообще не представляла, что реально находится под ее управлением. Только в Царствование Николая I, когда в 1838 году было создано специальное Министерство Государственных Имуществ, начался долгий и трудный процесс приведения в известность всей государственной собственности, создание эффективной системы ее государственного управления, а также подготовки кадров специалистов. Не осталась без внимания и Беловежская Пуща. В 1843-47 годах здесь было проведено первое полное лесоустройство и Казна, наконец-то, получила реальное понимание того, что представляет из себя в действительности этот уникальный лесной массив Европы. Тогда же в Министерство Государственных Имуществ был представлен специальный подробный доклад служившего в Пуще ученого лесничего Д.Я.Далматова о современном ее состоянии, историческом значении и создании здесь доходного лесного хозяйства. Осенью 1847 года, в связи с окончанием устройства, Пущу в инспекционных целях посетил Министр Государственных Имуществ Граф П.Д.Киселев, чтобы на месте оценить возможности и пути дальнейшего развития Пущинского хозяйства. Охота также не была оставлена без внимания Министра.

Необходимо заметить, что Император Николай I не одобрял увлечение сына, будущего Императора Александра II, зимними охотами на медведей и лосей, резонно опасаясь за безопасность и здоровье Наследника. Несколько лет Цесаревич не мог получить от отца разрешение на участие в зимних зверовых охотах. Решающую роль в получении им согласия отца на эти охоты сыграл именно Граф Киселев, пользовавшийся большим авторитетом и уважением у Николая I, и гарантировавший полную безопасность Наследника на охоте в Лисинском Учебном лесничестве, подведомственном Министерству Государственных Имуществ и любимом детище Графа. С удачной лосиной охоты 21 декабря 1844 года в этом лесничестве, к тому времени уже получившем известность своими образцовыми охотами, и начинается отсчет зимних зверовых охот Александра II. По всей видимости, именно успех лисинских охот на медведей и лосей побудил Киселева обратить внимание на охоту на зубра в Беловежской Пуще, дабы впоследствии иметь возможность предложить ее Александру. Поэтому в инспекционную поездку 1847 года специально для Министра была организована охота на зубров. Но то ли по сложности организации самой охоты, то ли по недостаточности уровня безопасности для Цесаревича, или, скорее всего, по неполучению на то соизволения Императора, мысль об организации охоты в Беловежской Пуще для Наследника была отложена. Однако сама эта мысль, видимо, никогда не исчезала в умах министерского начальства, в конце концов, материализовавшись в охоте 1860 года.

Инициатива организации самой охоты, как и инициатива издания книги об этой охоте, принадлежала Александру Алексеевичу Зеленому. В то время Товарищу (т. е. помощнику — О.Е.) и Генерал-Майору свиты Его Императорского Величества. Зеленой был постоянным спутником Александра II на зимних зверовых охотах. Инициатива не могла не встретить полного понимания со стороны Императора, заявившего уже о себе, как о страстном охотнике, и с воцарением которого интенсивность и разнообразие императорских охот достигли небывалого доселе размаха. Организационная сторона дела уже также не могла вызывать сомнений у Министерства, так как к 1860 году Беловежская Пуща была полностью устроена и укомплектована кадрами специалистов, которые за истекшие полтора десятка лет достаточно хорошо изучили Пущу и ее возможности. Подхлестнула желание Министерства удивить Государя уникальной и неповторимой охотой и имевшая место в 1858 году, организованная Графом М. Тышкевичем для Александра II, охота недалеко от . Несколько уязвленное Министерство Государственных Имуществ заторопилось с организацией собственной охоты для Государя. Тем более, что возможности Министерства и состоящей под его управлением Беловежской Пущи, с главным ее козырем — зубром, были неизмеримо выше, чем возможности какого-то польского Графа, так бесцеремонно посмевшего перехватить инициативу по организации первой охоты Российского Императора в древнем Литовском Княжестве. Поэтому основной задачей, поставленной Зеленым перед своими подчиненными вкупе с приданными им егерями Императорской Придворной охоты под началом Унтер-Егермейстера И. В. Иванова, было не только превзойти охоту, организованную Графом Тышкевичем, но также превзойти и взятую за образец охоту в Беловежской Пуще 1752 года Польского Короля Августа III Саксонского. Отдадим должное Министерству Государственных Имуществ — с поставленной задачей оно справилось блестяще.

В память об этой охоте, также в подражание Августу III, Зеленым было предложено установить в Беловежской Пуще памятник. Мысль Императору понравилась и памятник в виде был установлен. По распоряжению Александра II с модели этого памятника было отлито семь уменьшенных золоченых , которые были подарены: — организаторам охоты: Зеленому и Графу П. К. Ферзену (последний в это время был Егермейстером Императорского Двора); и пять — участвовавшим в охоте Немецким Принцам.

Незадолго до охоты в Беловежской Пуще, в 1859 году, Александром II на должность Придворного живописца был приглашен Михай (или, как его называли в России, Михаил Александрович) Зичи, венгр по национальности, уже более десяти лет работавший в России и снискавший себе славу лучшего русского акварелиста, за что и был удостоен Российской Академией Художеств звания Академика акварельной живописи. Основной задачей для художника на этой должности было вести живописную хронику жизни Высочайшего Двора. Естественно, что Зичи был приглашен Императором сделать зарисовки и об охоте в Беловежской Пуще.

Вероятно, уже в начале 1861 года на одном из вечерних охотничьих собраний у Государя, на которых обычно присутствовали все постоянные спутники Императора по охотам, Зичи и представил серию листов, посвященных охоте в Беловежской Пуще. Тогда, видимо, и зародилась у Зеленого мысль о книге.

С началом регулярных охот Александра II в Лисинском Учебном лесничестве, Граф Киселев распорядился завести в последнем специальную книгу, куда бы могла записываться каждая произведенная в лесничестве охота в Высочайшем присутствии, а также, чтобы ему лично представлялся краткий отчет о ней. Эта традиция в Министерстве сохранилась и при следующем Министре. Аналогичные отчеты подавались Министру и в случае охот Государя в других казенных имениях.

Не исключением стала и охота в Беловежской Пуще. Мысль о том, чтобы соединить министерский отчет с акварелями Зичи и издать в печатном виде в качестве памятного подарка об этой охоте, была блестящей. На что 3еленой, видимо, тут же и получил Высочайшее одобрение.

В фонде Министерства Государственных Имуществ Российского государственного исторического архива мне не удалось обнаружить никаких следов дела по изданию этой книги. А оно, несомненно, должно было быть. Единственное, что я нашел, это дело, имеющее следующее название: . К огромному сожалению, за исключением нескольких страниц, никакого отношения к охоте в Беловежской Пуще и к изданию книги это дело не имеет. Особый интерес представляют только две страницы — листы 123 и 124. О первом из них будет сказано еще ниже. А лист 124 представляет собой составленный в начале ноября 1860 года список дел, которые передаются из Общей Канцелярии Министра в . В этом списке под № 9 значится: «Дело о ВЫСОЧАЙШЕЙ охоте в Беловежской Пуще 6 и 7 октября 1860 года. 48 лл.» Против него отметка карандашом: «будет передано особо». Итак, дело было. Но по принадлежности в Лесной Департамент из Общей Канцелярии Министра в ноябре 1860 года передано не было. С достаточно большой долей уверенности можно предположить, что позднее именно в состав этого дела должны были войти все документы по издании книги «Охота в Беловежской Пуще», включая ее черновой текст. Эти документы, несмотря на все несовершенство тогдашнего ведомственного архивного дела, отсутствие вообще какого-либо ясного понимания того, какие все-таки дела подлежат вечному хранению, — не должны были быть уничтожены, так как содержали материалы, повествовавшие об одном из ярких эпизодов в истории ведомства, к тому же связанного с Высочайшим Именем. И то, что дело все-таки оказалось утраченным, может означать что либо оно вообще не попало в архив Министерства, оставшись на руках у Зеленого или же чиновника, готовившего ее текст; либо, что более вероятно, он по недосмотру попало в состав других дел Канцелярии Министра под общую обложку, на которую по чиновничьей забывчивости не было вынесено отдельно его название. А судьба таких дел была печальна.

По хроническому недостатку свободных площадей, ведомственные архивы периодически очищались от залежей ненужных дел. Причем нужность или ненужность того или иного дела определялась только текущими интересами ведомства. Просмотреть же все с громадной скоростью копившиеся дела силами лишь архивных чиновников на предмет того: подлежит ли данное дело уничтожению или же нет, не говоря уже о подлинных археографических изысканиях, — не было никакой возможности. Поэтому при отборе дел, подлежащих уничтожению, ориентировались лишь на название, не заглядывая .

Что это дело утрачено уже давно, подтверждает и тот факт, что автор огромного труда, посвященного Г.П.Карцов, работавший при сборе материалов для своего труда в архиве Министерства Государственных Имуществ, сообщил об охоте Александра II фактически только то, что уже было опубликовано в книге «Охота в Беловежской Пуще», текст которой он целиком воспроизвел в своем труде. А это означает, что уже в конце XIX века никаких материалов об этой охоте, равно как и об издании книги о ней, в архиве Министерства не сохранилось. Мало того, Карцов даже указал неверно год издания книги — . Кстати, этот год обычно фигурирует во всех библиографических данных об этой .

Об авторе Карцов сообщил только то, что он, по всей видимости не охотник, и что исторический очерк о Пуще в этой книге взят последним из доклада, предоставленного в Министерство еще Далматовым. Опираясь на это замечание Карцова, видевшего не сохранившийся к настоящему времени в фонде Министерства Государственных Имуществ доклад Далматова, можно предположить, что не известный нам автор, по всей видимости чиновник Министерства (о чем ниже), расширил обычный отчет об охоте для Министра, переработав и добавив к нему имевшийся в Министерстве материал по истории охоты в Пуще. Таким образом и родился текст книги.

Заказ на печатание книги Министерство Государственных Имуществ разместило в типографии Академии Наук. Выбор этой типографии был не случайным. И дело здесь было даже не в том, что для казенного ведомства совершенно естественным было разместить свой заказ в казенной же типографии. В данном случае Министерство могло обойтись и своей ведомственной типографией. Но дело было в том, что старейшая академическая типография России была одной из лучших, обладала самым богатым корпусом шрифтов, позволявшим издать книгу на любом языке мира и с самыми вычурными формулами и таблицами; имела в своем штате высококвалифицированных специалистов, способных выполнить сложнейшие заказы, каковыми собственно и являлись все заказы Академии Наук. И хотя данный конкретный заказ был для академической типографии не особенно сложным в техническом отношении, выполнен, однако, он был на самом высоком уровне.

Рассматривая «Охоту в Беловежской Пуще», нельзя не отметить, в первую очередь, высочайший художественный уровень издания. Книга не перегружена ни иллюстрациями, ни текстом. Все в ней гармонично: формат, объем, шрифт и размещение текста на листе; иллюстрации, их подбор и размещение в книге, — во всем чувствуется рука незаурядного графика книги. Но, скорее всего, макет издания был полностью разработан самим 3ичи, имевшим уже практический опыт в иллюстрировании и оформлении книг. Такого класса художественного издания в русской охотничьей литературе больше нет. Культовый кутеповский четырехтомник по художественной культуре, а не по богатству издания, даже близко не дотягивает до уровня «Охоты в Беловежской Пуще», в которой наряду с высоким художественным уровнем поражает еще и то, какими простыми средствами это достигается. Вот уж действительно верно, что подлинный аристократизм всегда отличается добротностью, изяществом и простотой. Книга отпечатана на обыкновенной плотной, хорошо отбеленной бумаге, хотя и высокого качества, но не относящейся ни к одному из ее дорогих сортов, использовавшихся в то время. Набрана она недорогим шрифтом самого простого начертания, так называемым, . Шрифт красивый именно по своей простоте, к тому же хорошо читающийся. Таким образом, высокая полиграфическая культура академической типографии, помноженная на высочайший класс ее специалистов и талант выдающегося художника, и создали этот шедевр. На мой взгляд, по коллекционной значимости вровень с «Охотой в Беловежской Пуще» можно поставить только подносные экземпляры охотничьих изданий XVIII века.

Выбор Зеленым академической типографии в качестве исполнителя министерского заказа оказался не только удачным, но и весьма дальновидным. Хотя о последнем Товарищ Министра даже и не подозревал. Дело в том, что Российская Академия Наук, как и положено истинно научному учреждению, к своему архивному фонду относилась весьма трепетно. Благодаря этому до нас и дошел архив типографии Академии Наук в полном составе со времени ее основания, т.е. аж с петровских времен. Если бы не нечаянная прозорливость Зеленого, мы и до сих пор говорили бы о выходных данных «Охоты в Беловежской Пуще» лишь в сослагательном наклонении. А так, в «Книге счетов за печатание изданий сторонних учреждений» за 1862 год мы находим исчерпывающую .

3десь мы читаем, что «Охота в Беловежской Пуще» начата печатанием в типографии в январе 1862 года и закончена в августе 1862. Таким образом, годом ее издания следует считать именно 1862 год. Следовательно, заказ на ее печать в типографию поступил, скорее всего, во второй половине 1861 года. Книга отпечатана в количестве 210 экземпляров на русском языке и 60 на французском. Общая стоимость: за материал, набор, печать и добавка на случайные расходы, — составила всего 373 рубля. К этому, правда, необходимо было бы добавить расходы Министерства на печатание литографий (5 цветных и 4 черно-белых), исполненных литотипографией «Р. Гундризера и К°», точных данных по которым мы не имеем. Но такое число высококачественных литографий должно было бы повысить стоимость книги минимум в 2—3 раза. Оплата труда художника в стоимость издания не вошла, т.к. Зичи получал жалованье по должности из Министерства Императорского Двора и работа была выполнена им в рамках, скажем так, служебного задания. Таким образом, можно предположить, что в среднем один экземпляр книги обошелся Министерству от 2,5 до 4 рублей. Для издания такого класса это было весьма и весьма недорого.

Зеленой мог быть доволен таким великолепньм и быстрым осуществлением своей идеи. Книга стала для Министерства отличным подношением для нужных людей. Об этом свидетельствует следующий факт. На экземпляре, находящемся в Библиотеке Академии Наук, в правом верхнем углу форзаца стоит весьма примечательная запись: «Получено сего 1 окт. 1878 г. (Вследствии официального требования)». 16 лет Академия Наук не могла добиться от Министерства Государственных Имуществ экземпляра книги для своей библиотеки, не то что даже просто положенного ей по праву, но к тому же отпечатанной в ее собственной типографии!

Несколько слов необходимо сказать и о формате издания. Книга имеет размер в четвертую долю листа, так называемый, . Такой формат обычно использовался, когда необходимо было подчеркнуть значимость издания. Он придавал книге определенную солидность и торжественность. Форма, в данном случае, как нельзя лучше соответствовала содержанию, настраивая читателя на восприятие описываемой охоты, как выдающегося события. И это действительно так. Не побоюсь повториться, и еще раз подчеркну, — охота Александра II в Беловежской Пуще была выдающимся событием в истории русской охоты.

Кто же является автором текста книги? Несомненно, что им мог быть только кто-то из чиновников Министерства. В одном из дел я обнаружил весьма любопытный факт. К одной из докладных записок Министру Императорского Двора от Зичи, последним приложен список выполнения им живописных работ. И здесь под № 72 мы можем прочитать: . В Адрес-Календаре Российской Империи на 1859-60 год значится не так и много мосье Фуксов. И один из них наш. Состоящий при Министерстве Государственных Имуществ, Коллежский Ассесор, Виктор Яковлевич Фукс. И вот здесь я вернусь к уже упомянутому мной выше листу 123-му. Он представляет собой отношение из Лесного Департамента от 23 ноября 1860 года. «Господину Чиновнику Особых поручений при Департаменте Сельского Хозяйства, Коллежскому Ассесору Фуксу. Лесной Департамент имеет честь уведомить Ваше Высокоблагородие, что значащиеся в приложеном при отношении Вашем от 10 сего Ноября за № 12-м списке бумаги, кроме дела о ВЫСОЧАЙШЕЙ охоте в Беловежской Пуще 7 октября 1860 года, в сем Департаменте получены». А это прямо указывает на то, что именно Фукс курировал в Министерстве это дело. Следовательно, косвенно подтверждает, что это тот Фукс, которому приписывает текст Зичи.

В заключение своего очерка об этой замечательной книге не удержусь, чтобы не рассказать читателям любопытный эпизод, связанный с одной из акварелей 3ичи, послужившей в качестве иллюстрации к книге.

Акварель «Местное население и участники охоты ожидают прибытия Императора Александра II в Беловеж» до 1904 года находилась в собрании Лисинского Императорского охотничьего дворца. Вместе с ней во дворце имелось еще три акварели Зичи, но уже изображавшие непосредственно сцены зимних охот в Лисинском лесничестве. К сожалению, мне пока не удалось точно установить: когда и при каких обстоятельствах эти акварели Зичи попали в Лисинский дворец. Несомненно только одно, что это произошло еще при жизни Александра II и по его прямому указанию. Ни Александр III, ни Николай II Лисино не любили. И при них дворец не пополнился более ни одним произведением искусства.

В августе 1903 года, находясь на маневрах под Псковом, Император Николай II вдруг вспомнил (!?), что на какой-то почтовой станции — то ли в Лисино, то ли в Ящере, где он как-то был на зимней медвежьей охоте, он видел акварели Зичи. Император распорядился разыскать их и представить ему на обозрение в Зимний дворец. Высочайшее указание было выполнено и в середине сентября акварели из Лисинского дворца были доставлены в Зимний. В сопроводительной записке Начальник территориального управления Министерства Государственных Имуществ писал: «Имею честь препроводить при сем четыре акварели художника Зичи, находившиеся в Лисинском охотничьем дворце, и присовокупить, что в Лисине почтовой станции нет, а на станции Ящеры акварелей Зичи . Замечательно сказано: «и присовокупить». Изюминка здесь в том, что в Ящере уже давно никакой почтовой станции не было. Еще в 1866 году последняя была переделана в Императорский охотничий дом. Но для лисинских патриотов он так и остался «почтовой станцией II класса с гостиницей для проезжающих», т. е. постоялым двором и не более того. И в этом была большая доля правды.

Понять плохо скрытую досаду ведомственного начальства не трудно. Великолепный охотничий дворец, уникальный памятник русской охотничьей культуры, равного которому по классу на территории России больше нет, был выстроен и содержался на средства от лесного дохода Министерства Государственных Имуществ, т. е. на народные деньги. Но помимо дворца Министерство содержало и специальный охотничий штат лесничества со всем имуществом, вплоть до личных царских охотничьих саней и лошади. Последняя, к примеру, содержалась только для охоты и больше ни на каких других работах в лесничестве не использовалась. Медведь, лось, глухарь предназначались исключительно для охоты Государя и Великих Князей. Еще со времени Александра II в Лисинском лесничестве была отработана эффективная система организации охраны охотничьих угодий. И последние без всякого преувеличения были богаты. Охотничий штат лесничества во главе с Обер-Егерем были профессионалами высочайшего класса. И весь этот налаженный за долгие годы Министерством механизм после гибели Александра II крутился вхолостую. Александр III, став Императором, не был в Лисино больше ни разу. Николай II за всю свою жизнь побывал здесь лишь однажды — в 1892 году. Понять Александра III, отдавшего предпочтение при зимних поездках на медвежьи и лосиные охоты не Лисинскому дворцу, а неказистому Ящерскому дому, было можно. Ведь Император и в любимой своей резиденции в Гатчинском дворце, для своего проживания, выбрал самые неказистые маленькие полутемные комнаты антресольного этажа, предназначавшиеся для прислуги. О вкусах не спорят. Но то, что Николай II перепутал дворец со станцией для Министерства могло означать только одно: «Sic transit gloria mundi». Звезда Лисино, так ярко сиявшая при Александре II, закатилась окончательно. И как оказалось — навсегда.

Больше двух месяцев акварели из Лисинского дворца находились в Зимнем. А Император так и не находил времени, чтобы их осмотреть. 30 ноября Министр Императорского Двора в очередной раз напомнил о них Государю. Но и на этот раз у Николая II не нашлось времени. И на доклад последовала резолюция: «Высочайше повелено акварели Зичи возвратить и хранить на прежних местах в » . Но не успели еще высохнуть чернила, а акварели отправиться домой, как последовало другое распоряжение: представить все же акварели на обозрение Императору «ввиду особого интереса, который представляют акварели . 12 декабря Государь, наконец-то, удосужился их осмотреть. Результатом смотрин стало то, что в феврале 1904 года в Лисинский дворец вернулись только 3 акварели. Акварель с беловежским сюжетом, по Высочайшему указанию, была отправлена в .

Елизавета Перепеченко, сайт "Перепеченко Елизавета" блог ", 08.12.2009

Несколько поколений моих предков честно трудились на благо Отечества в различных областях деятельности. Среди них были военные, юристы и педагоги, инженеры и учёные – все они, независимо от чинов и званий, были людьми достойными, никогда не роняли чести, пользовались уважением окружавших их людей. Не только в сохранившихся архивных документах, но и в различных литературных источниках отмечена их беспорочная служба, упомянуты награды «за выдающиеся успехи». Такие же слова о своих предках могут сказать многие, поскольку именно деяниями множества россиян создавалась Россия. Однако, сразу же после сгубившего нашу страну октябрьского переворота их труд и честность, знания и способности стали не нужны, а сами они были объявлены «чуждыми классовыми элементами». «Красное колесо», раскрученное Лениным и его единомышленниками, стремительно понеслось по России, подминая под себя не только вышеупомянутые «элементы», но и рабочих, и крестьян, и даже бывших соратников – революционеров. Людей не только уничтожали физически… Их могилы стирали с лица земли, их имена (и даже «Личные дела»), как правило, изымали из обращения, а оставшихся сиротами детей отправляли в спецдетдома и колонии, где зачастую им давали другие фамилии, чтобы родственники не смогли их найти. Мне «повезло»: оставшись без родителей в сознательном (семилетнем) возрасте, я помнила свою фамилию, но, как и тысячи соотечественников, выросла «без корней». Вследствие репрессий, войны, (в частности, ленинградской блокады) не сохранилось никаких документов и фотографий. Отец, вернувшись после лагерей и ссылки, также никогда ни о чём и ни о ком не рассказывал: видимо, не хотел усложнять мою жизнь «лишними» знаниями о предках. То же самое говорят многие мои коллеги по РГО и ИРО: - «родители ничего не рассказывали». Так же, как все они, считаю своим первым и наиважнейшим долгом – вернуть из небытия достойные уважения и памяти имена своих предков. Начав, практически, «с нуля», уже «докопалась» до начала XVIII века. Теперь я не «сирота безродная» - за моей спиной более ста пятидесяти моих родственников.

Далматовы – мои предки по материнской линии. Это наименее изученная мной ветвь своей родословной – всего четыре поколения. Согласно послужным спискам, мой прадед, Дмитрий Яковлевич, происходил из «обер – офицерских детей». Согласно петровской «Табели о рангах», обер – офицеры – это чины от прапорщика до капитана. Потому – то я долгое время и полагала, что отцы «обер – офицерских детей» должны были быть военными. Вследствие этого ошибочного мнения безрезультатно перекапывала массу дел в военном архиве... Оказалось, однако, что они могли быть и гражданскими чиновниками соответствующего класса (8 – 13 , по той же «Табели о рангах»). Возможно, что эта информация поможет кому – либо избежать моих ошибок. Во всяком случае, первый из известных мне Далматовых, мой прапрадед Яков (1) был служилым человеком. Семья жила в Саранске Пензенской губернии, в собственном каменном доме. Годы рождения и кончины неизвестны, так же, как и имя его жены.

Сын Якова - Дмитрий (2/1) - родился в 1814 году. (Дата – из архивных документов, хотя вызывает некоторые сомнения. Получается, что когда прадед окончил Лесной институт, ему было всего шестнадцать лет). Православного вероисповедания . Окончил полный курс наук в Петербургском Лесном институте и в августе 1830 года определён в чертежную часть Департамента Государственных имуществ с чином ХIV класса. В 1832 г. был назначен практикантом по лесной части в Пензенскую губернию. В августе 1833 года был награждён чином губернского секретаря. По распоряжению Департамента Госимуществ 7 ноября 1835 г. переведен окружным лесничим в Нижегородскую губернию, в 1-й округ, В 1841 году ему была изъявлена особая благодарность за восстановление статистических сведений о лесах Семеновского уезда и проекте ведения в них правильного хозяйства. В феврале 1842 года назначен исправляющим должность учёного лесничего Гродненской палаты Госимуществ (в Беловежской пуще). За отличие по службе в 1842 году произведён в поручики, в 1843 году - в штабс-капитаны, в 1845 году - в подполковники, в 1850 году - в полковники. В 1848 г. за отличную службу награждался годовым окладом . Дмитрий Яковлевич, “хорошо изучивший Беловежскую пущу за время своей службы в ней, представил в министерство подробное и всестороннее описание ее вместе с проектом доходного лесного хозяйства” . Он был зачинателем научно-исследовательской работы в Беловежской пуще, в частности, с 1846 года занимался приручением зубрят . «В учёном мире приобрёл известность как авторитетный исследователь беловежского зубра. За труды по естественной истории этого животного – «Беловежская пуща и история зубра» - в 1848 г. он был избран Действительным членом Русского географического общества, а также получил от Лондонского зоологического общества золотую (по другим сведениям - – серебряную) медаль с надписью «To Mr Dalmatof in aknowledgment of services rendered to the society» («г. Далматову в знак признательности за заслуги, оказанные обществу») . За составление “Истории зубра” в октябре 1849 г. ему была изъявлена признательность г. министра Государственных имуществ (России) и выдано 250 руб. серебром . Результаты научной работы Дмитрия Яковлевича были опубликованы в 1846 - 1878 гг. в “Лесном журнале” и других периодических изданиях .

С 1848 года Дмитрий Яковлевич был Пермским губернским лесничим , а последние двадцать два года служил управляющим почтовой конторой, сначала в Уфе, а с марта 1871 года в Вятке. Кроме того, он был членом комитета православного миссионерского общества и Вятского местного управления общества попечения о раненых и больных воинах . Дмитрий Яковлевич скончался в 1876 г. , вскоре после гибели в Сербии старшего сына Николая (3/2) - в январе того же года. Он был награждён орденами: св. Анны 2-й ст., св. Ст. 2-й ст. с короной для ношения на шее, св. Вл. 4-й ст. за ХХХV лет беспорочной службы, а также знаками отличия за ХV и ХХ лет беспорочной службы и медалью в память войны 1853-56 гг. , но о самой высокой, по моему мнению, награде я прочла в газетах того времени. «…Он (Далматов) заслужил высокое прозвание «друг человечества» за то, что он и в Уфе лечил /гомеопатией*/ бедных больных: рабочих, мужиков, приезжавших даже из дальних деревень, семинаристов, и был истинным утешителем, особенно последних, видевших в Далматове доброго наставника и руководителя. Многие из семинаристов обязаны ему карьерой своей, к ним всего более лежало его сердце, к ним направлял покойный свою душевную теплоту, которой так был богат… Во всех несчастьях семинаристов старик Далматов принимал самое тёплое участие, нередко ездил к губернатору, хлопотал, где мог, и помогал. Мир душе, твоей, благородный человек, «друг человечества»!!».

* В отделе рукописей РНБ имеется письмо Д. Я. Далматова В. В. Григорьеву (из Уфы - от 28 января 1860 г.) с предложением перевести на киргизский язык лечебник по гомеопатии. .

Д. Я. Далматов был женат трижды.
1-я жена - Екатерина Ивановна Зверева. После смерти жены в наследство Дмитрию Яковлевичу и его сыну Николаю - (3/2) - перешло наследственное имение Екатерины Ивановны в Горбатовском уезде. (Они внесены во вторую часть Дворянской родословной книги Нижегородской губернии)
Вторая жена – Юлия Алексеевна. В послужном списке за 1852 г. - «вдов вторым браком». От этого брака было двое детей – Константин, 4/2, и Александра, 5/2.

3-я жена, с 1853 г., - Варвара Петровна, (1835 -1903), выпускница Московского воспитательного дома. Бракосочетание состоялось ещё в Перми. Несмотря на домашние хлопоты по воспитанию восьмерых детей, тоже занималась «общественной работой» - была членом Вятского благотворительного общества. После кончины Дмитрия Яковлевича переехала с младшими детьми в г. Петроков, где работала в женской гимназии, выдержав испытание на звание домашней учительницы. Отмечено, что она “ в службе с 1 августа 1879 г., в должности - с 1 января 1886 г.”

Всего у Дмитрия Яковлевича было двенадцать детей: три сына и восемь дочерей (одна из них умерла в детстве) – это третье поколение рода Далматовых. Наиболее интересны судьбы сыновей, недаром их деятельность отражена в различных литературных источниках. Впрочем, двое из дочерей (Мария и Елизавета) также были личностями неординарными.

Старший сын, первенец - Николай, 3/2, - родился 13 января 1841 года. Kрещен по православному обряду 19 января в Вознесенском соборе г. Семенова Нижегородской губернии. (За Николаем Дмитриевичем после смерти матери осталось 96 душ мужского пола в деревне Земеньки Семеновского уезда Нижегородской губернии ). «Первоначальное образование получил дома под непосредственным руководством весьма просвещённого отца своего, который имел влияние на весь уклад жизни своего сына – личности замечательной, обладавшей энергией, недюжинным умом и честным хорошим сердцем, готовым на самопожертвование для общего блага. Дальнейшим своим развитием и приобретением знаний Далматов – сын обязан одному инженерному полковнику, талантливому публицисту, великолепной библиотекой которого Николай постоянно пользовался. Прослужив немного в военной службе, во время которой он отличался редкой гуманностью к подчинённым, Николай Дмитриевич вышел в отставку в чине подпоручика и уехал в Нижний Новгород, чтобы принять участие в земских делах. В 1859 году, не заключая со своими крестьянами никаких условий, он дал им полную волю и подарил все 1000 десятин земли, полученных по завещанию от матери, себе же ничего не оставил. В дальнейшем иногда он сам нуждался в самом необходимом, поскольку нередко отдавал свои деньги нуждающимся». . «В конце 60-х годов он, без всяких средств, отправился в Болгарию, чтобы вместе с братьями славянами бороться за свободу против турецких поработителей». Восстание не состоялось. Николай вынужден был искать работу. В Белграде поступил на патронный завод, где близко сошёлся с некоторыми патриотами придунайских славян. Через два года, выучив сербский и болгарский языки, вернулся на Родину, где и работал в различных должностях и губерниях, в основном, на заводах. Занимался литературой и поместил в «Русском слове» ряд статей по серьёзным вопросам. «Вечный труженик, глубоко даровитый, честный, энергичный, он всегда оставался верен своему духовному идеалу… Это был «человек» в прекрасном значении этого слова, личность, достойная и удивления и подражания». «С началом Герцеговинского восстания в 1875 году в нем опять проснулась жажда борьбы за святое дело: он отправился в Белград чуть ли не первым русским добровольцем». 8 января 1876 года он был убит в Боснии . О его смелости и отваге рассказывает письмо Стояна Угринича (одного из деятелей национально - освободительной борьбы) его отцу Дмитрию Яковлевичу Далматову. – «... Мы и весь сербский народ оплакиваем Николая Дмитриевича как одну из самых великодушных жертв и мужественного борца за освобождение сербского народа от турецкого ига. ...Сын Ваш похоронен со всеми воинскими почестями. Сербский народ так хорошо помнит его заслуги, что хочет соорудить ему особый памятник». * Письмо Стояна Угринича находится в Публичной библиотеке (РНБ, в СПб), в 1963 году оно было передано племянницей Николая Дмитриевича - Наталией Александровной Далматовой - .*

Средний сын - Константин, 4/2, - родился 6 апреля 1850 года. Православного вероисповедания . Получил образование в военных корпусах. Служил, с 1871 г., в министерстве Государственных имуществ. В 1883 году имел чин титулярного советника . Художник, коллекционер (он собрал богатейшую коллекцию старинных вышивок, кружев, тканей и т. п., “как русских, так и малорусских, чувашских, мордовских, вотяцких, черемисских и других, дающих понятие о национальном орнаменте этих народностей”. Часть ее приобретена министерством финансов для Строгановского училища в Москве, другая - Русским музеем для этнографического отдела), издатель (издал семь альбомов узоров для вышивания), устроил пять выставок по тому же предмету; в 1889 г. исполнил узоры… для отделки “русского терема” в датском королевском парке Фреденсборга .

Жена – Акилина Минтьевна Петухова, «девица из крестьян, перечисленная в мещанки г. Вятки». Две их дочери – Надежда и Юлия - были рождены не в браке, хотя со дня рождения неотлучно жили при родителях и воспитывались на средства отца. 27 октября 1883 года, согласно прошению, было «дозволено дочерям принять фамилию отца и вступить в права законных детей» – поскольку «ввиду одобрительной нравственности и служебной деятельности» была оказана «монаршая милость по семейному его делу».

*В дальнейшем супруги, по всей вероятности, расстались, поскольку в 1915 г. проживали по разным адресам. *
В 1900-е годы Константин Дмитриевич имел чин коллежского асессора. Жил и работал в Петербурге.

2-я жена - (в 1917 г.) - Екатерина Михайловна .
После 1917 года его судьба неизвестна.

Младший сын - Александр Дмитриевич, 14/2, - родился 19 июня 1873 г. Православного вероисповедания Получил военное образование. В 1896 г. был корнетом драгунского полка, с 1910 г. - штаб - ротмистром в Офицерской кавалерийской школе, в 1917 г - гвардии полковником . Кроме того, он был высококвалифицированным фотографом. По просьбе Георгия Карцова принимал участие в иллюстрировании его книги о Беловежской пуще - в ней более двухсот фотографий зубров. «Благодаря А. Д. Далматову фауна Пущи представлена в издании моментальными снимками со зверей, находившихся на свободе, в их повседневной жизни. Снимки эти тем ценные для охотника, что зверь в них уловлен в его реальной неподкрашенной обстановке». . В 1914 году он издавал журнал «Армия и Флот», причем сам был и редактором, и издателем, и автором многих статей, и фотокорреспондентом. Снимал не только на земле – «Закладка полковой церкви л - гв. 1-го стрелкового полка Екатерины Великой в Царском селе 11 марта 1914 года», но и в воздухе – «Илья Муромец» Сикорского над Петербургом», а также «Вид на СПб с «Ильи Муромца» и внутренний вид самолета» - (в № 6) . Кроме того, также был автором нескольких книг и … музыкальных произведений. * В одной из газет за февраль 1905 года было краткое сообщение о вальсе «Тихоокеанские волны» А. Далматова и о том, что «доход от продажи будет направлен на развитие военного флота» *

Жена - Елизавета Ивановна, дочь Ивана Ивановича Дернова, потомственного почетного гражданина, купца 1 гильдии, гласного СПб Думы, члена Мариинского общества попечения Обуховской больницы. Иван Иванович скончался 22 августа 1905 года, погребен на Новодевичьем кладбище в Петербурге . Александр Дмитриевич с семьей жил на Таврической улице в доме № 35, построенном И. И. Дерновым в 1905 году. Он известен как “дом с башней”, одна из квартир которого вошла в историю «Серебряного века» русской культуры. С 1918 года Александр Далматов - один из организаторов (или начальник? – со слов его дочери Н. Далматовой) «красной» кавалерийской школы, заслужил благодарность от С. М. Буденного, но впоследствии, несмотря на заслуги перед советской властью и Красной армией, был уволен, работал на кинофабрике. .

Александр Дмитриевич был репрессирован в 30-х годах. Не спасли даже положительные отзывы о его работе. Реабилитирован посмертно. Его жена умерла в эвакуации в 1941 - 43 гг. .

Поскольку Дмитрий Яковлевич Далматов и сам был великий труженик, то считал, что и дочерям его следует работать. Найденные сведения показывают, что они и трудились, следуя советам отца. Напомню, что дочери – тоже третье поколение Далматовых.

Александра Дмитриевна, 5/2, родилась 11 марта 1852 года. Православного вероисповедания . Не ранее 25 марта 1879 года вышла замуж за NN Миллера..

В 1898 г. вдова д. с. с. Александра Дмитриевна Миллер жила в Петербурге. Работала помощницей учительницы в воскресной женской школе на Васильевском острове (Большой пр., 69), в 1902 году и жила по этому же адресу. .

Надежда Дмитриевна, 6/2, родилась 25 января 1855 года в Уфе, православного вероисповедания. Была художницей. . Вышла замуж не ранее 7 сентября 1875 года . Скончалась в Москве после 1917 г.

1-й муж - Сергей Алексеевич Китовский, в 1880 году был губернским землемером в Вятке . В 1910 году - членом правления Московской межевой канцелярии .

2-й муж - Александр Константинович Пожарский, в 1910 году - капитан Ростовского гренадерского полка (Москва) .

Мария Дмитриевна, 7/2, родилась 27 сентября 1853 года в Перми, скончалась после 1917 года в Петрограде (Ленинграде). Православного вероисповедания.

С 1871 г. жила с родителями в Вятке. Там же вышла замуж. После смерти мужа Мария Дмитриевна Сенявина, вдова д. с. с., переехала в Петербург (не ранее 1886 г.). Она работала сначала помощником инспектора Высших женских курсов (в 1892 г.), затем (не позднее, чем с 1900 г.) инспектрисой в Женском медицинском институте. После 1910 года жила вместе с семьей младшего брата Александра - на Таврической улице, дом 35. .

Муж - Аполлон Николаевич Сенявин (сын Николая Дмитриевича Сенявина, 1798 г. р., воспитанника Морского кадетского корпуса , внук Российского адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина ) - в 1862 г. окончил Петербургский университет «по разряду юридических наук» . 25 ноября 1870 г. был назначен товарищем прокурора Самарского окружного суда, а 5 декабря 1874 года - прокурором Вятского окружного суда . В 1880 году - коллежский советник, действительный член губернского статистического комитета в Вятке . Награды: орден св. Ст. 2-й ст. с Императорской короной, св. Анны 3-й ст. . У них сын Николай (*1877 г.) и дочь Мария (*5 апреля 1886 года в Вятке). Николай Аполлонович окончил Петербургский университет, был юристом. *Имел сына Кирилла. Его потомки – Николай Кириллович (*1932 г.) и Кирилл Николаевич (*1960 г.) Сенявины – живут в Петербурге*. Мария Аполлоновна была хирургом - травматологом, работала в 1914 году в клинике Женского медицинского института, в 1915 г. - ассистентом в больнице им. Петра Великого, затем в клинике Вредена. * Роман Романович Вреден (1867 –1934) – хирург, один из основоположников ортопедии в России, директор Ортопедического института в Петербурге, профессор Первого Ленинградского медицинского института .* После 1917 г. также работала в одной из клиник, но в 1935 году была выслана в Саратов, где заболела и умерла в 1937 году .

Ольга Дмитриевна, 8/2, в замужестве Шестакова, родилась 11июня 1856 г. в Уфе. В 1875 г. товарищем председателя Вятского управления общества попечения о раненых и больных воинах был д.с.с. Павел Андреевич Шестаков. Членом вышеупомянутого управления состоял также и Дмитрий Яковлевич Далматов - отец Ольги, поэтому можно предположить, что она была женой именно Павла Андреевича. (Фамилия – Шестакова – известна по надписи на сохранившейся фотографии Ольги Дмитриевны). В 1880 г. он был мировым судьей, затем товарищем прокурора Вятского окружного суда . 1 апреля 1887 г. назначен членом Петроковского окружного суда . *Видимо, переезд Варвары Петровны Далматовой в г. Петроков был связан с этим назначением.*

Варвара Дмитриевна, 9/2, родилась 24 ноября 1858 года. Вероисповедания православного. Скончалась в 1892 г. Её муж - Людвиг Станиславович Драверт - окончил юридический факультет Московского университета. В службу вступил с января 1871 г. В 1879 г. был коллежским советником . К 1881 г. был товарищем прокурора Вятского окружного суда. 15 июня 1881 года общее собрание суда избрало его своим членом. В 1906 г. он был председателем Вятского окружного суда. затем стал сенатором. Удивительно, что при таком отце их сын Петр «ударился» в революционную деятельность – стал «социалистом» . . *Впрочем, не один он в России начала ХХ века впал в безумство. Воистину, не ведали, что творили.* Их внук Леонид Петрович, родившийся в 1901 г. в Казани, с юности «пошёл» ещё дальше: стал членом партии левых эсеров. В 1925 г. за левоэсеровскую деятельность осужден на три года к заключению в политизолятор, в 1928 – к ссылке на три года в Казахстан, в 1931 г. к ссылке на три года на Урал, затем в Башкирию. В феврале 1937 г. арестован по обвинению к антисоветской террористической деятельности, 25 апреля 1938 г. приговорен к расстрелу Военной коллегией Верховного суда. Реабилитирован. .

*Хотя Драверты и не кровные родственники Далматовых, а всего лишь их «свойственники», всё же следует отметить, что кроме Людвига Станиславовича в Вятке трудились и другие представители этого семейства: отец Людвига - Станислав Иванович - в 1857 г. был коллежским асессором, правителем канцелярии гражданского губернатора Вятки, брат отца – Игнатий Иванович - был титулярным советником, членом Вятского губернского правления и управляющим палатой государственных имуществ . В 1880г. - Станислав Иванович Драверт, с. с., был начальником хозяйственного отделения Вятского управления Государственным имуществом; Адольф Станиславович Драверт, коллежский асессор, был врачом в Уржуме, Вятской губернии; надворный советник Игнатий Иванович Драверт был помощником правителя канцелярии губернатора . *

Елена, 10/2, родилась в Уфе 10 апреля 1865 года. После кончины своей сестры Ольги вышла замуж за овдовевшего Л. С. Драверта.

Елизавета, 12/2, моя бабушка, родилась 27 мая 1870 года в Вятке. В 80–х годах жила в Петрокове. Работала вместе с матерью, Варварой Петровной, в гимназии - классной дамой, затем учительницей . В начале 1900-х годов жила в Дагестане – по месту службы мужа - Ивана Ивановича Реймана. Он родился 30 августа 1850 г., православного вероисповедания. Получил образование во 2-м военном Константиновском училище. Вступил в службу 1 сентября 1869 г. После окончания училища был назначен в Л –гв Первый стрелковый батальон, в Царском селе, в котором, начав с чина подпрапорщика, прослужил четырнадцать лет - до майора. Затем служил на различных командных должностях, в том числе, командиром 6-го стрелкового батальона (с 1887 по 1889 г.) Вышеупомянутый батальон квартировал в гор. Томашове Петроковской губернии, а Елизавета в это время жила с родными в Петрокове. Там и произошла ее встреча с будущим мужем Однако Иван Иванович был женат, так что их бракосочетание состоялось только через одиннадцать лет, в 1900 году. 6 марта 1900 г. Иван Рейман, в чине генерал – майора, был назначен начальником 64-й пехотной резервной бригады, штаб которой располагался в Темир –Хан - Шуре (Дагестан) . Там же, в 1902 году, родилась их дочь Ирина – моя мама. Иван Иванович скончался в 1903 году, оставив вдову с малолетней дочерью .* Кроме Ирины у деда было ещё четверо несовершеннолетних детей от первого брака. Изучая послужной список деда, я обнаружила очень интересные сведения о том, как военное начальство хлопотало о возможности повысить пенсию вдове и, вообще, улучшить её материальное положение (не только двух сыновей устроили в кадетский корпус, но была и другая помощь). Одним словом, нуждающаяся семья умершего офицера не была брошена на произвол судьбы. * Елизавета Дмитриевна после смерти мужа не опустила руки, а продолжила «карьеру» учительницы. Неизвестно, когда она уехала из Дагестана, но она не сдалась перед трудностями. В предреволюционные годы была уже директрисой частной гимназии в Минске. В 30 – е годы жила в Ленинграде с семьёй дочери, которая окончила университет в Минске и работала референтом в Институте экспериментальной медицины в Ленинграде. В 1935 г., после ареста мужа - Дмитрия Павловича Щербова – Нефедовича (1906 – 1981 гг.), - была уволена «по сокращению штатов». Потом её вновь взяли на работу в тот же институт, но уже только библиотекарем. Опасаясь репрессий как «члены семьи врага народа», переехали в г. Пушкин (бывшее Царское село, тогда это был пригород). Бабушка завершала свою педагогическую карьеру в том же городе, где задолго до этого начинал свою, военную, её покойный муж. Через месяц после начала Великой отечественной войны их дочь Ирину арестовали по ложному доносу её коллеги. Только через 52 года стало известно, что она погибла в «местах лишения свободы» ещё 25 июля 1946 г. . Похоронена в поселке Ягдынья Верхне – Буреинского района Хабаровского края. Елизавета Дмитриевна, умерла от голода в июле 1942 г. в блокадном Ленинграде.

Самая младшая дочь Дмитрия Яковлевича Далматова - Наталья, 13/2, родилась 20 февраля 1872 года. Умерла в детстве. .

К четвёртому поколению Далматовых относятся дети Константина (4/2) и Александра (14/2), поскольку потомки дочерей, хотя по крови и Далматовы, но, так же, как я, носят другие фамилии.

Надежда, 15/4, родилась 2 сентября 1875 г. в Вятке. Крестили 7 сентября по православному обряду в Воскресенском соборе Вятки. Восприемница - Надежда Дмитриевна Далматова; священник - Онисифор Вадиковский. .

Юлия, 16/4, родилась 14 марта 1879 г. в Петербурге. Крестили 25 марта. Восприемники: коллежский советник Людвиг Станиславович Драверт и дочь статского советника девица Александра Дмитриевна Далматова.

Георгий, 17/14, родился в Петербурге 6 апреля 1909, скончался не позднее 1934 г., в Ленинграде. Был похоронен на Новодевичьем кладбище, но могила не сохранилась.

Наталья, 18/14, родилась 5 января 1911 года в Петербурге. Училась в художественной школе, которая располагалась в доме её деда, известном как «Дом с башней».
1-й муж - Борис Бобрищев - Пушкин - репрессирован.
2-й муж - Анатолий Корольков.
3-й муж – Луиджи NN (итальянец, летчик),
4-й муж - Константин Федорович Сухин, журналист, корреспондент газеты “ Известия”, скончался в начале 70-х годов.
Сын - Владимир (Бобрищев - Пушкин), родился в 1929 г., + 1976 г.
Дочь Ариадна Анатольевна Королькова - 1932 - 1995.

Владимир, сын Наталии Александровны, будучи эвакуирован с бабушкой, Елизаветой Ивановной Дерновой, из блокадного Ленинграда, тринадцатилетним мальчишкой ушёл на фронт. (Мать считала побег на фронт причиной смерти бабушки, не смогла простить его и отказывалась от встреч с сыном). Владимир был «сыном полка» в танковой бригаде, юнгой на катере «Морской охотник», был награждён орденами и медалями, в том числе, Орденом Отечественной войны II степени. О его судьбе Валентин Мультатули написал повесть «Бобрищев – Пушкин. Мальчик из блокадного Ленинграда».

Использованные источники.

1. РГИА. Ф. 1343, оп. 20, д. 2701. О дворянстве рода Далматовых
2. РГИА. Ф. 1405, оп. 545, д. 14950, 1869, Состав Вятского окр. суда.
3. РГИА. Ф. 1405, оп. 545, д. 15995, 1880, Состав Вятского окр. суда.
4. РГИА. Ф. 1412, оп. 5, д. 39,1883, о прошениях, подаваемых на имя ЕИВ.
5. РГВИА. Ф. 1720, оп. 4, д. 59, 1903, о послужном списке Ивана Реймана.
6. Адрес – календарь лиц, служащих в Вятской губернии, на…, Вятка, 1857 – 1880.
7. Адрес – календарь. Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц… в Российской империи на… , СПб, 1846 – 1888 гг.
8. Биографии. Изд. «Российская энциклопедия», М.,1993, т.4, с. 503.
9. Весь Ленинград на… . Л. 1932 – 1934.
10.Весь Петербург на… , СПб, 1892 – 1913,
11.Весь Петроград на… , Пгр, 1914 – 1917.
12. Вся Москва на… , М., 1903 – 1910.
13. «Вятские губернские ведомости», 1877, № 16.
14. Григорьев В.В. Императорский СПб университет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб, 1870.
15. «Дома рассказывают». Составитель Лисаевич И., Лениздат, 1991, с. 164.
16. Журнал «Армия и флот», СПб – Пгр. 1914, №№ 1 – 12.
17. Журнал «Источник», 1988, № 1, с. 83.
18. Иллюстрированный журнал «Нива», 1876, № 43, с. 729.
18а.Исторические кладбища Петербурга. СПб, 1993, с.205, 249, 403.
19. Карцов Г. Беловежская пуща. СПб, 1903, с. 59, 85, 153, 154, 220.
20. Ковальков М.П., Балюк С.С., Будниченко Р.И. Беловежская пуща. Аннотированный библиографический указатель отечественной литературы (1835 -1983), Минск, изд. «Ураджай», 1985, анн. 458 – 467, 882, 1421.
21. «Лесной журнал», СПб. 1877, № 1, с.157.
22. «Ленинградская правда», 24 августа 1963 г., с. 3.
23. Мультатули В.М. «Бобрищев – Пушкин, мальчик из блокадного Ленинграда.» Литературно – худож. альманах «Сфинкс», СПб., вып. 8 – 10.
24. Мурзанов Н. А. Список судебных деятелей первого призыва. (К пятидесятилетию судебных реформ) Пгр., 1914, с.82
25. «Отец и сын». Оренбургский листок, 1877, № 10.
26. Памятная книжка Петроковской губернии на 1890 г. Петроков, 1890, с.86, 104
26а. РНБ. Отдел рукописей. Ф.608, оп.1, № 2358.
27. Сообщение из прокуратуры СПб, февраль 1994, семейный архив.
28. Сообщение информцентра ГУВД СПб, март, 1995, семейный архив.
29. Устное сообщение Н. А. Далматовой.
30. Устное сообщение Н. К. Сенявина.